1347 слов, шапку потом придумаю, страшно сказать - джен, но примерно как в фильме "про настоящую мужскую дружбу" (тм), лол"Человек может бесконечно смотреть на три вещи..." - как бы ни перефразировали эту поговорку, "как горит огонь" в ней будет звучать всегда. Огонь привлекает человечество со времен Прометея, его мятущаяся, обжигающая натура зовет и манит в окружающей нас тьме.
Чарльз Ксавье зажигает спички.
Одну за одной, смотрит, как чернеет и сморщивается головка, как пламя подбирается к кончикам пальцев. Боль - всего лишь физиологическая реакция, набор импульсов, посылаемых нервными окончаниями в мозг, - человеческий разум, самое чудесное из изобретений природы, легко может с нею справиться. И все-таки Чарльз перехватывает спичку за другой конец за долю секунды до того, как огонь касается кожи. Он всегда боялся боли; может быть, поэтому...
Пламя умирает, выдыхая на прощание белую струйку, в комнате пахнет серой и жженой бумагой. "Почти как в аду", - думает Ксавье, безмятежно улыбаясь, и зажигает новую спичку.
- Ну и вонь! - Леншер возникает в дверях комнаты беззвучно, словно материализовавшийся из воздуха фантом. Впрочем, для Чарльза все они фантомы - клюющие носами агенты ЦРУ на контрольно-пропускных пунктах, засидевшийся за расчетами МакКой двумя этажами ниже, Дарвин и Саммерс, терзающие игровые автоматы в комнате отдыха, Рэйвен, которой снится дурной сон, свернувшаяся мелко вздрагивающим клубочком на самом краю просторной постели... Он машинально успокаивает ее, и вслед за облегчением приходит привычное раскаяние: он же обещал. "Это не мысли, только присутствие".
Интересно, можно ли получить профессорскую степень в области самообмана?
- Прости, что? - переспрашивает он, вопросительно глядя на позднего гостя, не уверенный, правда ли тот произнес что-то вслух, или это всего лишь отголосок случайной мысли. Эрик молча возвращает ему абсолютно непроницаемый взгляд. Настоящая провокация для телепата: а ну-ка, догадайся, о чем я думаю?
Ксавье считывает почти непроизвольно - они всегда вместе, всегда рядом, их мысли для него - привычный фоновый шум, и отгородиться от них бывает сложнее, чем прочитать. Особенно от тех, которые думаются так громко и четко.
"Идиот".
- Ай!
Забытая спичка обжигает пальцы, Чарльз дует на них и трясет рукой, обиженно косясь на Леншера, как будто это он во всем виноват. Эрик, игнорируя возмущенные взгляды, широкими шагами пересекает комнату и распахивает настежь окно, впуская внутрь свежий ночной ветерок.
- Тебе нужно поспать, - говорит он. - Завтра тяжелый день.
Он поворачивается спиной к окну, его лицо тонет в полумраке, и Чарльз больше не видит его глаз. Ему нравится воображать, что сейчас, в темноте, привычный стальной блеск исчезает из взгляда его друга, разглаживаются горькие складки у губ, но он, разумеется, знает, что это не так. Даже в штаб-квартире специального отдела ЦРУ Эрик всегда собран и напряжен. Постоянно готов к бою.
"Вот только с кем?.."
- Завтра обычный день, - мягко отвечает Чарльз и зажигает спичку.
"Одним из побочных эффектов высокоразвитого разума является способность к анализу, сохраняющаяся в самых неблагоприятных обстоятельствах", - думает Чарльз, только что расставшийся с собственным завтраком, бессильно обвисая на металлических поручнях "Церебро". Хэнк МакКой, конечно же, гений, но подумать о том, каково будет оператору прибора прогонять координаты с такой скоростью напрямую через мозг... Впрочем, если изменить способ расшифровки информации, предположим, на...
Додумать он не успевает: его тело снова сотрясают сухие спазмы, он кашляет, давясь слезами, и чувствует, как чьи-то руки поддерживают его за плечи, не дают упасть.
- Шшш, - говорит Эрик. - Дыши. Дыши!
Его усаживают на скользкий металлический пол, рядом топчется Хэнк, явно не знающий, куда себя деть, но надежная, крепкая ладонь Эрика все еще лежит на плече Ксавье, и от этого почему-то становится легче.
- Хэнк, - сипло, отрывисто говорит он и морщится, чувствуя привкус желчи во рту, - может быть, нам стоит сменить полярность?
МакКой открывает рот, но Эрик обрывает его на полуслове:
- Какую, к дьяволу, полярность? На сегодня игры разума закончены, ребята.
- С чего бы? - Чарльз начинает злиться. Слабости он боится едва ли не больше, чем боли; он должен быть лучшим - везде и во всем, но разве его вина, что собственное тело предает его?
- Я пока еще могу продолжить, - цедит он, сбрасывая чужую руку с плеча, неловко поднимается, судорожно цепляясь за поручни. Ему кажется, что металл теплеет под его руками.
Леншер поднимается вслед за ним.
- Мне решать, - говорит он. Одного взгляда исподлобья хватает, чтобы сунувшийся, было, к ним Хэнк без слов отшатнулся назад. "Хорошо, - с невеселой улыбкой думает Ксавье, - что сегодня здесь нет Рэйвен. Ей ни к чему это видеть".
- И кто дал тебе такое право? - его голос почти не дрожит.
- Право принимать решения? - обманчиво мягко переспрашивает Эрик, придвигаясь ближе. - Это не то, что ты можешь мне дать, Чарльз. Или отобрать.
Он слишком большой, слишком высокий, и между ними слишком мало воздуха; Ксавье кажется, что он снова начинает задыхаться, зажатый между металлом поручней и телом Леншера, практически беспомощный... Как просто было бы применить свои способности, заставить Эрика изменить решение, уйти, да хотя бы просто сделать шаг назад! ...заставить?!
Чарльз хватает ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба, смотрит снизу вверх, широко распахнув глаза.
- Все наши проблемы начинаются с того, что кто-то принимает решение за других, Эрик, - говорит он.
Их взгляды не размыкаются, кажется, целую вечность - мгновение, балансирующее на грани фола, ключевая точка, неверный поворот - но потом Эрик наклоняется к самому его лицу и одними губами беззвучно произносит: "Лицемер".
И делает шаг назад.
Хэнк неловко прокашливается, Чарльз кивает ему, потом снова поворачивается к Леншеру.
- Ты можешь уйти, - предлагает он, передергивая плечами. Противные холодные капли ползут по позвоночнику, но если изо всех сил ухватиться за поручни, со стороны будет незаметно, что ноги едва его держат.
Ну, то есть - МакКою будет незаметно.
- Спасибо, это очень любезно с твоей стороны, но я, пожалуй, останусь, - Эрик скрещивает руки на груди и в открытую ухмыляется. - Вдруг тебе еще разок вздумается поблевать?
После нападения Шоу все неуловимо меняется. Может быть потому, что они все теперь живут в его старом доме, Чарльзу все труднее отгораживаться от них. Кирпичик за кирпичиком он старательно возводит вокруг себя надежные стены, но они раз за разом проделывают в этих стенах новую брешь.
Светлая улыбка Рэйвен и гордый взгляд Хэнка, хохот Шона и грубоватые шутки Алекса, ласковые руки Мойры...
Счастливые воспоминания мальчишки из гетто, невероятный, огромный, незаслуженный подарок.
И все это он готов бросить на чашу весов в битве за будущее человеческой расы?
Они играют в шахматы и ведут давно навязший на зубах спор, и Чарльзу впервые не хватает не то что слов - мыслей, чтобы переубедить собеседника. Может быть, потому что он сам больше не уверен в собственной правоте?
Он знает, что Эрик идет убивать, и это знание отравляет их последний вечер, гасит теплые огни семисвечника.
- Я не ищу мира, - говорит Эрик, и глаза его темны.
"Я сам вложил в его руки это оружие, - думает Ксавье, - но что иначе мы можем противопоставить Шоу?"
Он не чувствует метаморфозы Хэнка и произошедшего с Рэйвен, его мысли заняты другим.
Глупая сестренка, она думает, он не понимает, каково это - всю жизнь прятаться от других. А научиться скрываться от себя не хотите ли? Каждый день, год за годом встречать в зеркале взгляд человека, с легкостью распоряжающегося чужими судьбами, собравшего детей и отправившего их на бойню. Чтобы жить с этим, нужно быть сумасшедшим или святым, но Чарльз Ксавье не может почувствовать себя ни тем, ни другим в полной мере.
"Лицемер", - шепчет он своему отражению, и плещет в зеркало водой.
Он уже принял решение, и поздно что-нибудь менять.
Завтра никто не умрет. Даже Шоу.
Он позаботится об этом.
Когда Эрик на рассвете приходит его будить, ему хватает одного взгляда на неразобранную постель и горку обгорелых спичек перед сидящим в кресле Ксавье, чтобы все понять безо всякой телепатии.
- Пора, - говорит он.
- После сегодняшнего дня мир никогда уже не станет прежним, - говорит он.
- Ты идешь? – говорит он и протягивает руку.
Такой по-человечески простой жест; мутантам не нужно обмениваться рукопожатием, чтобы продемонстрировать свою искренность, их оружие не спрячешь в кулаке, оно неразрывно связано с самой их сутью.
И все-таки Чарльз не перестает надеяться, что когда-нибудь и человечество, и сами мутанты перестанут называть это оружием. Надежда – вот то, что позволяет ему двигаться вперед. Надежда – и рука друга в его руке.
- Конечно, - отвечает Профессор Икс, оставляя за спиной бессонную ночь, слабость, боль и неприятный холодок сомнений. – Нельзя же опаздывать ко спасению мира?